Автор: 26 января на экраны российских кинотеатров вышел фильм Мартина Скорсезе «Молчание». Его идею мастер вынашивал почти десять лет. И получился шедевр, в котором больше вопросов, чем ответов. Фильм – диалог: диалог с Богом, диалог с самим собой, диалог со зрителем. Попробуем обозначить некоторые из затронутых им тем.
Два взгляда на японское христианство
Этот фильм трудно не сравнивать с книгой, которая стала основой его сценария. Сюсаку Эндо, японский христианин, потратил не один год, собирая материалы о судьбе своих единоверцев, ставших мучениками. Он принял крещение после Второй Мировой войны, когда японские католики мучительно переосмысляли свое место в стране Восходящего солнца и на этой земле. Ему было всего двенадцать лет. Сверстники, воспитанные в буддизме и синтоизме, высмеивали его и унижали. А община не могла ответить на многие вопросы, волнующие юношу, находящегося на этапе становления. Именно в это время Эндо задумывается о месте своей веры и Церкви в жизни Японии. Ведь тогда было очень немного священников из местного населения. Все больше миссионеров, которые, казалось, не сильно отличались от тех, кто приезжал в Японию после св. Франциска Ксаверия. Так постепенно формировались и зарождались образы, нашедшие свое отражение в творчестве уже зрелого писателя, в книгах «Самурай» и «Молчание». Эндо искал ответы на вопросы: что на самом деле принесли миссионеры в Японию? Почему эта страна не только не приняла, но и со временем отвергла свет Христов? Есть ли у христиан в Японии будущее? И, самое главное, хочет ли Господь, чтобы христианство распространилось в Японии? В поисках ответов и материалов для книг Сюсако Эндо много времени проводит в Нагасаки, центре христианской Японии. В старинном районе этого города, Ураками, католическая вера сохранялась столетиями. В семьях бережно хранили память о миссионерах и общинах. Но именно здесь боль японского христианства была острее и заметнее.
Американский режиссер Мартин Скорсезе во многом представляет другую сторону этой истории. Он, как это ни странно звучит по отношению к человеку из Нового Света, представляет собой старую европейскую культуру. Его дедушки и бабушки, выходцы из итальянских городков, создали в семье неповторимый колорит Старого Света и католической Италии. Именно с этих позиций режиссер смотрит на мир католической веры в Японии. Он тоже осмысляет место миссионера в экзотической стране с очень сложным языком и культурой. Он не обходит острых углов и называет вещи своими именами. Но его боль несколько иного рода. Это боль отвергнутой веры, боль несбывшихся надежд. Сострадание и переживание своей вины перед японскими христианами, не только как представителя европейской культуры, но и как американца.
В сравнении этих двух взглядов на христианство в Японии и раскрывается наилучшим образом главная идея книги и фильма – молчание (но только ли о молчании идет речь?) Бога.
Молчание человека
Молчание в европейской культуре воспринимается как знак скорее негативный. В нем некие предвестники беды и проблемы. Сама история фильма начинается с письма священника, о. Феррейра, который потом надолго замолчал. И в этом молчании иезуиты видят подтверждение самым печальным предположениям о судьбе миссионера. Молчание Китидзиро, странного молодого японца, который должен стать проводником двух молодых иезуитов на японской земле, тоже воспринимается как недобрый знак. Таких моментов в фильме будет множество. Тягостное молчание, которое несет за собой всю глубину пустоты.
Молчание – то, что не сумели воспринять в японской культуре миссионеры. Для жителей страны Восходящего солнца это особое искусство, которое ценится как истинная добродетель. Оно показывает искренность человека.
Понимание молчания можно считать точкой отсчета в этой истории. Миссионер Себастьян Родригез, осваивая нравы и язык японцев, ни разу не сталкивается с этим аспектом культуры. Зато он четко осознает молчание Бога. Господь не дает ответа перед лицом страданий Своих детей. И это причиняет боль о. Родригезу. Все время он пребывает в стремлении понять, постичь это молчание. Он занимает по отношению к нему активную позицию: плачет, молит, возмущается, требует. Все это, а не только муки японских крестьян, которые он видит своими глазами, причиняют ему сильные страдания, выбивают почву из-под ног.
Его учитель, о. Феррейра, тоже столкнулся с молчанием Бога, но его позиция уже несколько иная. Он противостоит этому молчанию всей своей жизнью. Из сострадания и милосердия к мучимым крестьянам миссионер отказался от своей веры. И тем самым показал, что он разочарован в своем уповании. Молчание Бога стало для него камнем преткновения. В одном из разговоров с о. Родригезем он говорит довольно жесткие слова о том, что он, как и молодой миссионер, пытался соотнести свои страдания со страданиями Христовыми, пройти этот путь вместе с Ним, размышляя над Его страстями. И в этом проявление их гордыни, потому что крестьяне не думают об этом. Они принимают свою участь в молчании.
Молчание японских крестьян перед лицом страшных страданий. В фильме нет ни слова о попытке восстания, которая упоминается в книге. Они плачут, страдают, теряют близких, но молчат. Молчат, потому что они – японцы. Для них нет ничего неожиданного в том, как самурай без всякого предупреждения, молча, отрубает голову их единоверцу. Они молча работают под дождем, копая для себя могилы. И это молчание выражает всю их бесконечную преданность Богу, уверенность в праведности Его воли и жажду параисо (как они называют рай). Для японских христиан в этом молчании совсем не покорность судьбе. Они не чувствуют себя агнцами, ведомыми на заклание! Это – молчание больного младенца на руках у матери. Совсем другая реальность, не постижимая для европейского активного сознания.
Молчание Бога
А Бог? Молчит ли Он в ответ?
Отец Себастьян Родригез находится в постоянном диалоге с Богом. Образ Иисуса Страдающего постоянно встает перед его глазами. Как ни странно, изображение, избранное создателями фильма, совсем не из Португалии, родины миссионера. Оно находится в Испании, в Толедо, и принадлежит кисти великого Эль Греко. Святая Вероника держит плат с отпечатавшимся на нем Ликом. И главный лейтмотив этой картины … молчание! Молчание, которое переводит нас на другой уровень бытия. Стоит вспомнить, что название фильма, «Silence», переводится еще и как тишина.
Для современного европейского сознания тишина – это то, что должно быть заполнено. Некая пустота. И для молодого иезуита в начале фильма тоже именно так. Он всматривается в Лик Христов, ожидая слова, некого глагола. Но Господь переводит его совсем в другую плоскость. В ней тишина смиренной женщины, держащей в руках сокровище. Тишина не покорности и даже не смирения. Тишина ожидания! В этом Лике на плате нет страдания, нет предсмертной муки. В Нем тоже тишина и ожидание.
Но в момент, когда Родригез отрекается от веры, этот Лик исчезает для него навсегда, потому что ждать больше нечего. Место тишины занимает безмолвие и забвение. Еще два значения слова «silence». Но и в этом состоянии остается место жизни и дыханию Божьему.
В фильме очень много символов. Многомерно не только его название, но и большинство сцен. Даже трудно четко определить главную мысль этой картины. И невозможно расставить моральные акценты. Как и невозможно поставить точку в повествовании перед титрами.
Чтобы до конца понять это полное боли молчание, нужно вместе с автором книги Сюсако Эндо знать продолжение истории. Не истории отважного миссионера Феррейры, в жизни которого произошел надлом, но который по мысли создателей фильма не потерял своей веры. И не истории Себастьяна Родригеза, даже в смерти которого остается лучик надежды на возрождение в жизни вечной. Речь идет о самом японском христианстве.
Нам нужно перенестись в район Ураками, Нагасаки. Здесь жило множество христиан. Все они раз в год наступали на священный образ, но продолжали исповедовать свою веру. Сюда приходили паломники из далеких христианских деревень, прося о духовной поддержке и наставлении. Здесь жили без священников более двух сот лет. Только в XIX веке (а события фильма разворачиваются в середине XVII века) им удалось восстановить общины и начать строительство храма, которое продолжалось более 50 лет.
А потом для японских католиков снова наступил трудный момент молчания Бога. 1 августа 1945 г. американский бомбардировщик сбросил на Нагасаки атомную бомбу…
Изначально планировалась бомбардировка совсем другого объекта, города Кукуро. Но там была слишком низкая облачность. Мощный бомбардировщик и группа сопровождения шли на слишком большой высоте, чтобы быть недосягаемыми для японских перехватчиков. Сделав круг над Кукуро, самолеты направились к Нагасаки. Здесь они выбрали в качестве ориентира католический собор Непорочного Зачатия. Район Ураками находился в равном удалении от всех заводов Митсубиси, но американцы могли пролететь на несколько километров дальше. Тогда был бы нанесен удар и по военным базам. Так и не понятно, почему был выбран для поражения этот древний христианский район. Вероятно, потому что красное кирпичное здание храма было хорошо видно и его было удобно использовать при бомбометании. Мало того, оно сильно выделялось среди хаотичной застройки и было хорошо видно с большой высоты.
В 11.02 на высоте 500 метров над католическим собором произошёл взрыв.
Американские летчики могли пролететь еще буквально пару километров и разбомбить деловой центр Нагасаки. Жертв при этом было бы больше, и акция имела бы еще более ужасающий вид. Мало того, это уничтожило бы не только руководство города, но и часть японской военной верхушки, находившейся в городе. Что же касается заводов, то они пострадали бы в любом случае! Но американцы все-таки выбрали Ураками, христианскую окраину, которая на самом деле, при всем патриотизме, была для японского руководства пятой колонной, потому что христиане постоянно говорили о необходимости прекращения войны и поисках мира, даже на невыгодных для Японии условиях. Японский врач-радиолог, католик и францисканский терциарий, Такаси Нагаи, переживший катастрофу, писал: “Муки Нагасаки были необходимы для искупления вины перед Всевышним за все грехи японской военщины. Это было великое жертвоприношение на алтарь мира”. Но все-таки остается непонятным ответ на вопрос: почему представители государства, где принято, если не модно, быть христианами, разбомбили именно своих? Ведь даже храм, который был взят за ориентир, так отличался от всего окружения, от него просто веяло Европой. Этот вопрос очень остро стоял для японских католиков.
15 августа, в день Успения Пресвятой Девы, Япония объявила о своей капитуляции. Первым жителем, вернувшимся в родной Ураками, стал профессор-радиолог Нагаи. На пепелище он поставил маленький домик, использовав обгоревшие останки своего прежнего жилица. Каждый день он приходил в разрушенный храм, сидел и смотрел на то место, где совсем недавно был алтарь. И множество образов проходило перед ним. 27 монахинь, которые, умирая, пели. Девочки, которые находились на воспитании монахинь, их вывели в поле, подальше от пожара. Измученные и обожжённые они пытались помочь друг другу и тоже пели «О, Матерь Божия, в руки Твои предаю дух мой!» Тогда на ум Нагаи пришло слово «холокост». Он ни раз встречал это слово в Библии, которую читал на латыни. Оно означает «всесожжение», «жертва всесожжения».
Осенью началось восстановление католической общины. 23 ноября после первой Мессы, отслуженной на руинах, Нагаи попросили выступить. В своей речи он говорит о христианах Ураками. Тех, кто в течение трех столетий сохранял свою веру. Тех, кто на протяжении всей войны молился о мире. Доктор назвал их чистым агнцем, жертвой всесожжения за грехи японского народа. Жертвой, которая побудила императора остановить войну. Христиане Нагасаки должны быть благодарны, что Господь избрал именно их, чтобы разделить с ними Свои страдания. Он говорил о связи между подписанием акта о капитуляции и праздником Успения, в честь которого был освящен католический храм Ураками. Он призывал искать мистическую связь в событиях и пребывать в мире и благодарности.
Профессор Нагаи принес успокоение, покой общине Нагасаки. Это еще одно измерение слова «silence». И понять эту успокоенность японцев, полную поисков своего места в истории родной страны и в истории христианства, можно только через призму их ментальности и особого отношения к молчанию.
В заключение хочется еще раз повториться и сказать о многомерности этого фильма. В нем не только вопросы о необходимости миссии или о промысле Божьем в истории. Так в фильме нарочито, в сравнении с книгой, звучат имена. Друга о. Родригеза о. Гаррпе зовут Франциск, как св. Франциска Ксаверия. И это тонкий намек на грустное завершение японской миссии. В то время как имя самого о. Родригеза – Себастьян. Стоит вспомнить, что это святой, который был пронзен стрелами, но не умер. И вновь свидетельствовал о своей вере перед императором Диоклетианом. И таких пластов в картине еще множество!
Но есть один слой, пожалуй, самый важный. Это вопрос о молчании Бога в жизни каждого из нас. О мере милосердия, искренности и сострадания. Его каждый зритель формулирует для себя сам и ответ на него лежит далеко за пределами фильма «Молчание».
Анна Гольдина
Основное фото: kinopoisk.ru
